Неточные совпадения
Хотя час был ранний, в общем зале трактирчика расположились три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой
парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых
глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
Он был похож на приказчика из хорошего магазина галантереи, на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое лицо здорового
парня; такие лица, без особых примет, настолько обычны, что не остаются в памяти. В голубоватых
глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Появился Макаров, раскуривая папироску, вслед за ним шагнул и остановился кудрявый
парень с завязанным
глазом; Алина сказала, протянув ему руку...
— Это
парень предусмотрительно сам выдумал, — обратился он к Самгину, спрятав
глаза в морщинах улыбки. — А Миша — достоверно деловой! Мы, стало быть, жалобу «Красному Кресту» втяпали — заплатите нам деньги, восемь сотен с излишком. «Крест» требует: документы! Мы — согласились, а Миша: нет, можно дать только копии… Замечательно казенные хитрости понимает…
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха
парня, сунул ее под свои рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые
глаза. Лицо у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный
парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось,
глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв
глаза, спрашивал...
Все это было не страшно, но, когда крик и свист примолкли, стало страшней. Кто-то заговорил певуче, как бы читая псалтырь над покойником, и этот голос, укрощая шум, создал тишину, от которой и стало страшно. Десятки
глаз разглядывали полицейского, сидевшего на лошади, как существо необыкновенное, невиданное. Молодой
парень, без шапки, черноволосый, сорвал шашку с городового, вытащил клинок из ножен и, деловито переломив его на колене, бросил под ноги лошади.
Он исчез.
Парень подошел к столу, взвесил одну бутылку, другую, налил в стакан вина, выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть. Лицо у него опухло, левый
глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он стал еще кудрявей, — растрепанные волосы его стояли дыбом, и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда
парень пил вино, — весь бок его обнажился.
Там у стола сидел
парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью, из больших светло-серых
глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его, голая и забинтованная полотенцем выше колена, лежала на деревянном стуле.
Он мигает, как будто только что проснулся,
глаза у него — точно у человека с похмелья или страдающего бессонницей. Белобрысый
парень сморкается оглушительным звуком медной трубы и, сконфуженно наклонясь, прячет лицо в платок.
Самгин вздрогнул, — между сосен стоял очень высокий, широкоплечий
парень без шапки, с длинными волосами дьякона, — его круглое безбородое лицо Самгин видел ночью. Теперь это лицо широко улыбалось, добродушно блестели красивые, темные
глаза, вздрагивали ноздри крупного носа, дрожали пухлые губы: сейчас вот засмеется.
Там, среди других, была Анюта, светловолосая, мягкая и теплая, точно
парное молоко. Серенькие ее
глаза улыбались детски ласково и робко, и эта улыбка странно не совпадала с ее профессиональной опытностью. Очень забавная девица. В одну из ночей она, лежа с ним в постели, попросила...
Лицо у
парня тоже разбито, но он был трезвее товарищей, и
глаза его смотрели разумно.
Туробоев, в расстегнутом пальто, подвел к забору молодого
парня с черными усиками, ноги
парня заплетались,
глаза он крепко закрыл, а зубы оскалил, высоко вздернув верхнюю губу.
Из комнаты Анфимьевны вышли студент Панфилов с бинтом в руках и горничная Настя с тазом воды; студент встал на колени, развязывая ногу
парня, а тот, крепко зажмурив
глаза, начал выть.
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно, непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер смеяться, крепкий, красивый
парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на
глазах бесконечно идущих черных людей с папиросками в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на секунду за маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
С недоверием к себе он чувствовал, что этот
парень сегодня стал значительнее в его
глазах, хотя и остался таким же неприятным, каким был.
Работало человек двадцать пыльных людей, но из них особенно выделялись двое: кудрявый, толстогубый
парень с круглыми
глазами на мохнатом лице, сером от пыли, и маленький старичок в синей рубахе, в длинном переднике.
Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо с устремленными на меня светлыми и мертвенными
глазами. Возможно ли? Эта мумия — Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые
парни, по которой я сам втайне вздыхал, я — шестнадцатилетний мальчик!
Послушай, помиримся!
Для девушки присмотр всего нужнее
И строгий
глаз, да не один, а десять.
И некогда тебе и неохота
За дочерью приглядывать, так лучше
Отдать ее в слободку Бобылю,
Бездетному, на место дочки. Будет
Заботы ей по горло, да и
парнямКорысти нет на бобылеву дочку
Закидывать
глаза. Согласна ты?
Другой кучер, башкир Ахметка, скуластый молодой
парень с лоснящимся жирным лицом, молча смотрит на лошадь, точно впился в нее своими черными
глазами.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший
парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в
глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Балчуговское воскресенье отдалось и на шахтах: коморник Мутовка, сидевший в караулке при шахте, усиленно моргал подслеповатыми
глазами, у машиниста Семеныча, молодого парня-франта, язык заплетался, откатчики при шахте мотались на ногах, как чумная скотина.
И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими
глазами; и огромный
парень, у которого левый
глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
— Старший сын, Николай, дельный
парень вышел. С понятием. Теперь он за сорок верст, в С***, хлеб закупать уехал! С часу на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, — тот с изъянцем. С год места на
глаза его не пущаю, а по времени, пожалуй, и совсем от себя отпихну!
Глаза парня жадно вспыхнули, и он быстро заговорил...
Мать заметила, что
парни, все трое, слушали с ненасытным вниманием голодных душ и каждый раз, когда говорил Рыбин, они смотрели ему в лицо подстерегающими
глазами. Речь Савелия вызывала на лицах у них странные, острые усмешки. В них не чувствовалось жалости к больному.
— Ну, — тихо воскликнул
парень, дергая ногой, и, удивленно мигая
глазами, поглядел на мать.
Перед Павлом встал, держа в руках шапку и глядя на него исподлобья серыми
глазами, русоволосый широколицый
парень в коротком полушубке, стройный и, должно быть, сильный.
Один из
парней, пришедших с Павлом, был рыжий, кудрявый, с веселыми зелеными
глазами, ему, должно быть, хотелось что-то сказать, и он нетерпеливо двигался; другой, светловолосый, коротко остриженный, гладил себя ладонью по голове и смотрел в пол, лица его не было видно.
Заговорил Николай, разглядывая
парня добродушно прищуренными
глазами...
— Смерть подходит ко мне медленно… неохотно… — не двигаясь и не открывая
глаз, заговорил Егор. — Ей, видимо, немного жаль меня — такой был уживчивый
парень…
Это удивило
парня. Мигнув
глазами, он спросил...
— Вот и пришли! — беспокойно оглядываясь, сказала мать. У шалаша из жердей и ветвей, за столом из трех нестроганых досок, положенных на козлы, врытые в землю, сидели, обедая — Рыбин, весь черный, в расстегнутой на груди рубахе, Ефим и еще двое молодых
парней. Рыбин первый заметил их и, приложив ладонь к
глазам, молча ждал.
Парни медленно, тесной группой подошли к Софье и жали ей руку молча, неуклюже ласковые. В каждом ясно было видно скрытое довольство, благодарное и дружеское, и это чувство, должно быть, смущало их своей новизной. Улыбаясь сухими от бессонной ночи
глазами, они молча смотрели в лицо Софьи и переминались с ноги на ногу.
Княгиня, княжна и Полина уставили на певца свои лорнеты. М-r ле Гран вставил в
глаз стеклышко: всем хотелось видеть, каков он собой. Оказалось, что это был белокурый
парень с большими голубыми
глазами, но и только.
— Не замай! — сказал ему другой дюжий
парень, у которого только что ус пробивался, — что он тябе сделал? А? — При этом он оттер товарища плечом, а сам уставился на Михеича и выпучил
глаза.
Но
парень не слышал вопроса. Он разинул рот и, казалось, впился
глазами в Хомяка.
— А? — отвечал, раскрыв
глаза,
парень.
Это был молодой
парень, с круглым лицом, с тихим выражением
глаз, очень неразговорчивый со всеми, а со мной не сказавший еще ни одного слова и не обращавший на меня доселе никакого внимания со времени моего поступления в острог; я даже не знал, как его и зовут.
— Куликов! — подхватывает тотчас же другой, презрительно скосив
глаза на желторотого
парня. — Куликов!..
Привели однажды летом одного подсудимого, здорового и с виду очень неуклюжего
парня, лет сорока пяти, с уродливым от оспы лицом, с заплывшими красными маленькими
глазами и с чрезвычайно угрюмым и мрачным видом.
Крепкий, белый
парень, кудрявый, с ястребиным носом и серыми, умными
глазами на круглом лице, Фома был не похож на мужика, — если бы его хорошо одеть, он сошел бы за купеческого сына из хорошей семьи. Это был человек сумрачный, говорил мало, деловито. Грамотный, он вел счета подрядчика, составлял сметы, умел заставить товарищей работать успешно, но сам работал неохотно.
Поспорят немного и лениво, и вот из темной кладовой вылезает тощий, безбородый, скуластый
парень в длинном драповом пальто, подпоясанный красным кушаком, весь облепленный клочьями шерсти. Почтительно сняв картуз с маленькой головы, он молча смотрит мутным взглядом глубоко ввалившихся
глаз в круглое лицо хозяина, налитое багровой кровью, обросшее толстым, жестким волосом.
Лавочник был очень неприятный
парень — толстогубый, потный, с белым дряблым лицом, в золотушных шрамах и пятнах, с белыми
глазами и коротенькими, неловкими пальцами на пухлых руках.
Я, конечно, знал, что большие
парни и даже мужики влюбляются, знал и грубый смысл этого. Мне стало неприятно, жалко Кострому, неловко смотреть на его угловатое тело, в черные сердитые
глаза.
И он сел на свою кровать против американского господина, вдобавок еще расставивши ноги. Матвей боялся, что американец все-таки обидится. Но он оказался
парень простой и покладливый. Услыхав, что разговор идет о Тамани-холле, он отложил газету, сел на своей постели, приветливо улыбнулся, и некоторое время оба они сидели с Дымой и пялили друг на друга
глаза.
Гость ревниво осмотрел его и остался доволен —
парень не понравился ему. Коренастый, краснощёкий, в синей рубахе, жилете и шароварах за сапоги, он казался грубым, тяжёлым, похожим на кучера. Всё время поправлял рыжеватые курчавые волосы, карие
глаза его беспокойно бегали из стороны в сторону, и по лицу ходили какие-то тени, а нос сердито шмыгал, вдыхая воздух. Он сидел на сундуке, неуклюже двигая ногами, и смотрел то на них, то на гостя каким-то неприятным, недоумевающим взглядом.
Уйдя, он надолго пропал, потом несколько раз заходил выпивший, кружился, свистел, кричал, а
глаза у него смотрели потерянно, и сквозь радость явно скалила зубы горькая, непобедимая тоска. Наконец однажды в воскресенье он явился хмельной и шумный, приведя с собою статного
парня, лет за двадцать, щеголевато одетого в чёрный сюртук и брюки навыпуск.
Парень смешно шаркнул ногой по полу и, протянув руку, красивым, густым голосом сказал...
Дядя Марк хорошо доказывал ему, что человека бить нельзя и не надо, что побои мучат, а не учат. Сначала
парень слушал, цепко, точно клещ, впился
глазами в дядино лицо, а потом — покраснел,
глаза стали как финифть на меди, и ворчит...